Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел
И тишина такая – оглушающая, пронзительная, громкая, и мысли путаются, бегут и путаются, словно я читаю текст, где плохо расставлены запятые, или совсем не расставлены…
И вобщем-то уже все равно, что безумно болит голова, той тяжелой пульсирующей болью в затылке, потому что в комнате, вопреки всему чуть слышно играет что-то мелодически-романтическое, с колокольчиками, и нежные звуки не рвут тишину – наоборот, делают ее глубже, утонченнее…
Как музыка может создавать ощущение тишины? Не знаю…
И вдруг - волна запаха, пахнет осенними опавшими листьями, цветными листьями, которые лежат под солнцем на земле, или лежат разбросанными на диване, яркие, как пролитые краски…
И в голове – яркие пятна, яркие блестки. Все это бессмысленно, пока твои слова – мои слова – эти слова – не буду т подобны каждое яркому кленовому листку. Так, чтобы ни одно не пришлось объяснять, так, чтобы каждое пахло и сводило с ума. Так, чтобы в одном слова – листке – оказался целый мир…
А самое главное – это помнить, когда подбираешь рваный листок, самое главное – помнить Элизу, ту самую, которая сшила одиннадцати братьям-лебедям одиннадцать рубашек из крапивы – нужно помнить ту Элизу, которая умела смотреть на солнце сквозь дырочку в листе, надо только один раз посмотреть на солнце сквозь такой лист, чтобы понять цену этой Элизе…
И если сейчас она – я – мы – Гваргет? – сидит на диване, ворошит яркие кленовые листья, то это тоже что-то значит… и если их запах сводит ее с умf сильнее, чем запах редких духов, и если Амори, зарываясь в ее волосы, пытаясь вывести ее из этого осеннего тумана, из этой охрово-красно-желтой круговерти, тоже чувствует этот резкий запах смерти листьев, сухих, осенних листьев. Листьев, лежащих под солнцем на земле в парке… То это тоже важно, важно для Амори, для Гваргет, для листьев… важно, потому что дальше придется делать шаг отсюда… дальше – это всегда отсюда, и чтобы понять, куда идти, порой нужно догадаться, откуда…
И вся эта нелепица,
Вcя эта круговерть мыслей,
Все эти листья под руками Гваргет, которые она перемешивает на диване – все это важно, все это очень важно…
Но, в сущности, не имеет значения.
И вобщем-то уже все равно, что безумно болит голова, той тяжелой пульсирующей болью в затылке, потому что в комнате, вопреки всему чуть слышно играет что-то мелодически-романтическое, с колокольчиками, и нежные звуки не рвут тишину – наоборот, делают ее глубже, утонченнее…
Как музыка может создавать ощущение тишины? Не знаю…
И вдруг - волна запаха, пахнет осенними опавшими листьями, цветными листьями, которые лежат под солнцем на земле, или лежат разбросанными на диване, яркие, как пролитые краски…
И в голове – яркие пятна, яркие блестки. Все это бессмысленно, пока твои слова – мои слова – эти слова – не буду т подобны каждое яркому кленовому листку. Так, чтобы ни одно не пришлось объяснять, так, чтобы каждое пахло и сводило с ума. Так, чтобы в одном слова – листке – оказался целый мир…
А самое главное – это помнить, когда подбираешь рваный листок, самое главное – помнить Элизу, ту самую, которая сшила одиннадцати братьям-лебедям одиннадцать рубашек из крапивы – нужно помнить ту Элизу, которая умела смотреть на солнце сквозь дырочку в листе, надо только один раз посмотреть на солнце сквозь такой лист, чтобы понять цену этой Элизе…
И если сейчас она – я – мы – Гваргет? – сидит на диване, ворошит яркие кленовые листья, то это тоже что-то значит… и если их запах сводит ее с умf сильнее, чем запах редких духов, и если Амори, зарываясь в ее волосы, пытаясь вывести ее из этого осеннего тумана, из этой охрово-красно-желтой круговерти, тоже чувствует этот резкий запах смерти листьев, сухих, осенних листьев. Листьев, лежащих под солнцем на земле в парке… То это тоже важно, важно для Амори, для Гваргет, для листьев… важно, потому что дальше придется делать шаг отсюда… дальше – это всегда отсюда, и чтобы понять, куда идти, порой нужно догадаться, откуда…
И вся эта нелепица,
Вcя эта круговерть мыслей,
Все эти листья под руками Гваргет, которые она перемешивает на диване – все это важно, все это очень важно…
Но, в сущности, не имеет значения.
